Президент Чечни Рамзан Кадыров, по мнению Сергея Маркедонова, ведет агрессивную политику, чтобы показать, кто главный на Кавказе
© РИА Новости. Саид Царнаев
На все последние события на Северном Кавказе, будь то создание народных дружин в Дагестане или ссора Рамзана Кадырова и Юнус-Бека Евкурова, Кремль отвечает молчанием. О неформальных правилах игры рассказал известный кавказовед, приглашенный научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований в Вашингтоне Сергей Маркедонов.
Контекст

Дагестан в режиме самообороны
Вверх
Лекция о международном положении

— Конфликт между Кадыровым и Евкуровым – личный или их просто используют для обострения ситуации на Кавказе?

— Конфликт, конечно, не личный, поскольку возник не сегодня. Проблема размежевания Чечни и Ингушетии возникла с момента распада Советского союза, когда две разные части некогда единой Чечено-Ингушской АССР выбрали разные пути развития. Одна из них провозгласила республику Ичкерию, другая – республику Ингушетию в составе России. Уже тогда встал вопрос, на что ориентироваться – на какие границы и документы. И что интересно – вопрос территориальных претензий к Ингушетии выдвигался и со стороны сепаратистских властей, и со стороны властей пророссийских. О том, что Чечня имеет претензии на территорию Ингушетии, в 1996 году заявлял Доку Завгаев, пророссийски настроенный. Спорили об этом еще в бытность ингушских президентов Аушева и Зязикова. Поэтому не Евкуров с Кадыровым эту тему открыли.

— Но почему Кадыров решил вернуться к земельному вопросу именно сейчас?

— Идет борьба за доминирование на Северном Кавказе, и Рамзан Кадыров давно уже демонстрирует, что одной Чечни ему маловато. Он специально выступает по каким-то сюжетам, выходящим за республиканские рамки, будь то Кондопога или ситуация в Ливане, или проведение Всемирного конгресса чеченцев. Он пытается играть доминирующую роль на Кавказе. И, конечно, ему надо демонстрировать, что для Кремля он просто незаменимый человек. Поэтому проводится определенная информация линия — она направлена на то, чтобы показать, что руководство Ингушетии неэффективно. И что если вы нам дадите полномочия – мы покажем, как надо стабилизировать Кавказ.

Государство само создало систему, при которой неформальные договоренности на Северном Кавказе значат больше, чем закон.

— Формально конфликт начал Евкуров, заявив, что никакой спецоперации в Ингушетии чеченцы не проводили. У Евкурова через год выборы – это может быть связано с этим?

— Евкурову конфликт не слишком выгоден. У него значительно меньше, чем у Кадырова, и ресурсов влияния на Кремль, и внутренних ресурсов. Ему сразу же припомнят Пригородный район. Его же собственная ингушская общественность спросит: «А почему вы, господин Евкуров, по поводу Пригородного района вели себя в 2009 – 2010 годах столь компромиссно? Вы с Мамсуровым договаривались об отказе от претензий на Пригородный район. Вы предатель, батенька». Зато это выгодно Кадырову, который ведет наступательную политику, ничем в общем-то не рискуя. Причем дело не только в доминировании, в удовлетворении амбиций. Дело еще и в том, что в условиях Кавказа земля — дефицитный ресурс. Кто контролирует землю, тот имеет и власть, и деньги.

Сергей Маркедонов – политолог, специалист в области истории и современных этнополитических проблем Большого Кавказа, эксперт Совета Европы. Много лет заведовал отделом проблем межнациональных отношений в Институте политического и военного анализа в Москве. В 2002-2010 гг. вел спецкурсы в ведущих российских вузах (МГУ, РГУУ, Дипломатической академии МИД РФ). С мая 2010 года - приглашенный научный сотрудник в Центре стратегических и международных исследований (Вашингтон, США). Автор около 400 академических статей. Написал также несколько книг, в том числе «Этнонациональный и религиозный фактор в общественно-политических процессах Кавказского региона» и «Турбулентная Евразия».

— Полпред президента Александр Хлопонин запретил главам республик устраивать публичную ругань о границе. Конфликт можно считать исчерпанным?

— Конечно, нет. Хлопонин — недостаточная инстанция.

— Он вроде как наместник на Кавказе.

— Он занимается туризмом на Кавказе, но всерьез говорить о его политическом функционале, на мой взгляд, нельзя. Пока я видел от него только стратегию социально—экономического развития Северного Кавказа, которая текстуально напомнила мне продовольственную программу брежневских времен. Кроме того, надо учитывать, что кавказские руководители многие вопросы часто решают в обход того же Хлопонина. Есть формальная система власти и есть неформальная, которая значит больше. Поэтому не исключаю, что обе стороны начнут сейчас через голову Хлопонина выходить на Кремль.

— Один регион хочет, выражаясь по—простому, оттяпать территорию другого региона. Почему это вообще стало возможно в одной и вроде бы единой стране?

— Напомню, что распад Советского союза начался с карабахского конфликта. Главы двух субъектов – коммунистические партии Армении и Азербайджана – не поделили Карабах. А центр вовремя не среагировал. Кстати, и сейчас реакции центра я не вижу. Путину вместо того, чтобы с журавлями летать, надо было пригласить под телекамеры двух глав и сказать: «Ребята, прекратите, это все российская территория, одни законы, одни порядки». Вместо этого посылаются разные сигналы, которые читаются тем же Кадыровым как полное благоволение. Ведь Москва молчит по всем вопросам. Создаются народные дружины в Дагестане – молчание. Казачья полиция на Кубани – молчание. Два раунда уже прошло дискуссии про границы между Чечней и Ингушетией – и снова молчание. Как это прочитывается? Что все можно.

— Можно ли говорить о том, что Москва теряет контроль в ситуации на Кавказе?

— Она уже давно его потеряла, если говорить не о портретах Путина в Грозном как показателе контроля, а о соблюдении российских законов и правилах игры.

— Но ведь главы республик подчиняются президенту.

— Формально, да. Но можете вы сегодня поехать в Чечню и заключить какую—нибудь сделку с недвижимостью? Вы будете это делать? Думаю, 99% населения страны не будет. Или другой пример — поедете вы с семьей в Джейрахский район Ингушетии горными лыжами заниматься? Вряд ли. Вот и все. Смотрите, тот же шейх Саид Афанди Чиркейский – он конкретно в дагестанских обстоятельствах значил больше любого российского министра. И от его слова зависело больше, чем от слова того же Хлопонина или, например, Дворковича. Если это контроль, то, наверное, я чего—то не понимаю.

Государство само создало систему, при которой неформальные договоренности на Северном Кавказе значат больше, чем закон. Вот я договорился с Кадыровым – это что—то значит. А в принципе российские законы там не значат ничего. Когда Кадыров вызывает генералов федеральных структур на планерку и устраивает им разнос – это контроль?! Не сегодня это началось. Просто Кавказ – это серьезная проблема, ей надо системно заниматься. А никто не хочет. Поэтому работает схема распилов и внешней лояльности: мы будем закрывать глаза на то, что вы там пилите—делите, а вы нам давайте 90% за «Единую Россию» и Владимира Владимировича. Они и дают. Им дали установку – они ее выполняют. Если бы была установка на российский закон, может быть, они бы ее выполняли в меру сил. Но установки нет. Передатчик молчит.

— В связи с конфликтом некоторые эксперты заговорили о том, что возможна новая война на Кавказе.

— Такого рода разговоры – пальцем в небо. Да, на Кавказе нестабильно. Конфликт Евкурова и Кадырова может спровоцировать рост напряженности, но какая это будет война? Война всего Кавказа против России? Нет, такого не будет. Конфликт между ингушами и чеченцами? Возможен. Если вовремя не будет принято нужных решений. Но как конфликт, а не как военные действия. На Кавказе много конфликтных полей. В ситуации с убийством шейха Саида Афанди Чиркейского можно говорить о разрастании противостояния между мусульманами—суфитами и мусульманами—салафитами в Дагестане. Это одно поле. В случае разрастания конфликта по линии Евкуров—Кадыров можно будет говорить о межреспубликанском противостоянии. Это другое поле. Но война на Кавказе – звучит слишком обще. Из серии «мировая война грядет».