И. о. главы Ингушетии в интервью Forbes — о проблемах республиканской экономики, отношениях с Михаилом Гуцериевым и Рамзаном Кадыровым, хиджабах в школах и борьбе с терроризмом накануне Сочи-2014

Юнус-Бек Евкуров в начале июля сложил с себя полномочия главы Ингушетии. Теперь в статусе временного и. о. руководителя республики он будет участвовать в выборах. Forbes поговорил с Евкуровым в преддверии единого дня голосования.

Об экономике и офшорах
— 4 июля вы на встрече с Владимиром Путиным досрочно сложили полномочия и уже как и. о. главы республики объявили о намерении баллотироваться на второй срок. Зачем нужна смена статуса в преддверии выборов?

— Если бы я не шел на второй срок, то спокойно бы работал до единого дня голосования 8 сентября. Но в соответствии с законодательством определена процедура для действующих глав субъектов, которые повторно баллотируются, независимо от того, какая форма выборов в регионе – прямая или через парламент. Такова процедура.

— Что вам президент сказал?

— Работать.

— Впечатление от встречи в целом положительное?

— Абсолютно положительное. Мы довольно серьезные задачи решали эти 4,5 года и, думаю, с ними справились, потому что ни по одному пункту у нас нет отрицательной динамики. Везде пусть небольшие, но плюсы. Проблема в том, и президент это отметил, что мы начинали с очень низкой экономической, сырьевой и промышленной базы. Чтобы выправить ситуацию, нужны время и ресурсы, которых в Ингушетии сегодня нет. И действующая федеральная целевая программа, ФЦП, ситуацию не спасет. Тем не менее, постепенно все налаживается.

Сегодня мы являемся лидерами в стране по собственным доходам – рост происходит ежегодно. И это позволяет решать много социальных проблем. Если в 2009 году валовый региональный продукт в Ингушетии составлял где-то 19-21 миллиардов рублей, то в 2012-м – 29 миллиардов. В этом году мы ожидаем увеличения до 31 миллиарда.

— Вы упомянули, что ФЦП не решит всех проблем. Речь уже идет о новой программе?

— Нет. Изначально наша ФЦП была рассчитана на 79 млрд рублей, но с учетом экономического кризиса нам было предложено пока реализовать 32 миллиарда с последующим продолжением до изначальной цифры в 79 миллиардов, а уже с 2014 года начнем готовить второй этап ФЦП.

— Сколько сейчас средств недовыделено?

— Выделяются все средства согласно программе. Пока мы освоили 12 млрд, наращиваем этот объем с каждым годом. Весь лимит средств по ФЦП должен быть исчерпан к 2016 году, самая активная работа по освоению начнется в 2014 году. Проблема в том, что часть денег нам придется тратить на социальные объекты. Для сравнения: в соседних субъектах – до 200 объектов культуры, у нас – 17. Разница колоссальная. Первый бассейн в Ингушетии мы построили в этом году, до сих пор нет ни ледового катка, ни дворца спорта, ни дворца культуры современных. Аудиторию в 300-400 человек негде собрать. Этот дефицит – наследие советских времен. На территории республики никогда не реализовывались масштабные проекты, а когда мы стали самостоятельным субъектом, ждать помощи уже было неоткуда.

Детсадов в республике всего 27 при необходимом минимуме в 270, то есть нужды покрыты всего на 15%. В Ингушетии только в этом году открылись первая детская поликлиника и стоматологическая клиника, в прошлом – первый тубдиспансер. Онко- и кардиодиспансеров нет до сих пор. Так что большая часть средств по ФЦП уходит на «социалку», остальное – на развитие экономики. При таком распределении ресурсов мы естественно теряем в темпах роста ВРП и притока инвестиций, в том числе в развитии малого и среднего предпринимательства. В связи с этим, одним из вопросов, обсуждаемых на встрече с Владимиром Путиным, была моя просьба о привлечении министерства экономики и регионального развития для отдельного анализа состояния дел в экономическом развитии Ингушетии и оказании помощи.

— После кризиса на Кипре Дмитрий Медведев не исключил появления в России внутренних офшоров. Вам бы такой вариант льготной экономической зоны подошел?

— Я недавно ездил в Елабугу, особую экономическую зону в Татарстане. Если проект реализуется с таким подходом, как там, то мы всеми руками за. Но если задача организаторов – спилить деньги, лучше ничего не затевать. Мы что-то из опыта Татарстана берем на вооружение и без всяких внутренних офшоров и ОЭЗ. Это, прежде всего, работа с инвесторами. Инвестор должен приходить на готовую инфраструктуру, на готовые мощности, чтобы завезти оборудование и приступать непосредственно к работе. При этом важен контроль за расходованием бюджетных средств.

— «Наверху» прислушиваются к вам?

— Про льготные зоны я там пока не разговаривал. Если что-то позволят сделать в Ингушетии, мы отказываться, естественно не будем. А пока работаем по тем проектам, что уже есть. Мы создали четыре промышленные площадки по 50 гектаров каждая и приглашаем туда инвесторов для работы.

— В республике один из самых высоких уровней безработицы среди всех российских регионов. Как решается проблема?

— Я вчера президенту докладывал: если в 2009 году было 53% безработных, то к концу прошлого года – 40,3%.

— Это зарегистрировавшихся?

— Нет, это общая цифра. Если брать регистрируемую безработицу, на сегодня у нас получается где-то порядка 36%, тогда как в 2009-м было 47%. В этом году, надеюсь, снизим до 28-30%. Рабочие места создаются, реализуются федеральные программы по строительству, развивается малый и средний бизнес. Я сам, когда езжу по республике, вижу – новые магазины, новые торговые точки, каждая из которых, по сути, трудоустраивает 8-10 человек.

Проблема в том, что многие предприниматели не регистрируют сотрудников, чтобы сэкономить на налогах и пенсионных отчислениях. С этим мы боремся, выводим «из тени» рабочую силу.

О курортах и Гуцериеве
— Как развивается проект горнолыжного курорта Армхи? Не мешает ли вам то, что он включен в портфолио компании «Курорты Северного Кавказа», на которую сейчас оказывается силовое давление?

— Мы ни в каких финансовых отношениях с КСК поучаствовать просто не успели. Все, что сделано в республике по линии туристического кластера, – частные инвесторы: это горнолыжная трасса, подъемник, ресторан и другие вещи.

— Кто вкладывается?

— В основном, банк «Акрополь» Ахмета Паланкоева. А ситуация вокруг КСК на нас не влияет. Есть договоренности с руководством КСК насчет продолжения сотрудничества. Мы наши обязательства по развитию курорта исполняем, ждем первого транша от КСК на инфраструктуру.

Армхи в любом случае развивается. На прошлой неделе курорт посетили более 300 туристов, в том числе более 40 – из Китая. Мы открыли сезон, предлагаем новые маршруты, издаем сувениры и карты, налаживаем сервис. Сервис, кстати, – единственное, в чем, на мой взгляд, мы должны ориентироваться на Европу, в остальном у нас должен быть свой взгляд на культуру организации туристической деятельности.

— Насколько Армхи масштабный проект? Есть в Ингушетии что-то сравнимое по объему вложений?

— Армхи — это средний проект. Более мощный будет «Цори». Но есть и другие проекты – завод минеральных вод «Ачалуки», 3 ГОКа, стекольный завод. Это все тянет примерно на 7 млрд рублей инвестиций и приводится в порядок одним хозяином.

— О ком речь?

— Это все строит Хасан Тумгоев. Он же возвел в Магасе один из самых красивых и современных на Кавказе бизнес-отелей «Артис Плаза».

— Когда вас назначили главой республики, вы обратились к крупным ингушским бизнесменам с призывом активнее инвестировать в экономику республики. Кто откликнулся?

— Если оценивать КПД того клича «Все на борьбу с безработицей», то КПД, к сожалению, невысокий. Но динамика есть. Темпы наращивания частных инвестиций не могут не радовать, пусть я и ожидал большего. Если в 2008 году это была цифра в 650 млн рублей, то в 2011-м – уже 2,2 млрд, а в прошлом – 4,3 млрд. Резкое увеличение пошло как раз во многом благодаря местным предпринимателям, которые откликнулись на мой призыв и начали строить. Они нам только в этом году создадут 1500 рабочих мест. Та же промплощадка на 50 га в Карабулаке уже полностью забита инвесторами, там строятся завод по производству радиаторов, картонажная фабрика и еще сто других проектов. Еще одна промплощадка – в Али-Юрте. Готовимся строить оптовый рынок вдоль федеральной трассы – как промышленных, так и продовольственных товаров. Сегодня большинство оптовиков ездят в соседние регионы, что купить товар за 5 рублей, а по возвращении продать уже за 35 рублей. Так деньги из республики и уходят.

— Михаил Гуцериев согласился инвестировать?

— Я пока не тороплю Михаила Сафарбековича в этом вопросе. Он много сделал для республики. И сегодня многие проекты, которые работают, работают благодаря ему. Думаю, он придет. Я понимаю прекрасно его положение и состояние, и его не виню ни в чем. Есть причина, которая пока мешает ему вернуться.

— Что за причина, если не секрет?

— Секретов нет, просто есть принципы.

— Тельмана Исмаилова, пусть он и не выходец из Ингушетии, к своим проектам вы не привлекали? Он сейчас активно инвестирует в соседние регионы…

— Я с Тельманом один раз разговаривал и хочу еще раз встретиться в ближайшее время, чтобы попросить частично профинансировать строительство центральной мечети. Думаю, он не откажет – он человек богобоязненный, много занимается благотворительностью. Ту же просьбу хочу донести до Алишера Усманова.

— Думаете, откликнутся?

— Я знаю, что они занимаются благотворительностью, да.

— Еще есть Сулейман Керимов.

— Нет, Сулеймана я попросил взять из нашей детско-юношеской спортивной школы 3-4 детей в академию «Анжи». Если он это сделает, я ему уже буду благодарен.

— Мечеть когда будет достроена?

— Мы уже вышли «из земли», и работа продолжается. В Магасе хотим при этом построить и мечеть, и православную церковь.

— В одном комплексе?

— Раздельно. Вопрос по спонсированию строительства церкви, надеюсь, тоже решу с привлечением православных предпринимателей.

— А ваша мечеть будет больше грозненской или меньше?

— Говорить, больше или меньше, некорректно. Каждый божий храм должен быть по-своему красив. Просто у нас возводится целый комплекс строений – мечеть, здание духовного управления мусульман и институт. Рядом будут гостиницы и общепит.

— Сейчас мечеть строится на какие деньги?

— Это исключительно благотворительные пожертвования. Проводится акция: каждая семья перечисляет на счет мечети и церкви по сто рублей за каждого члена семьи. Многие это делают, есть крупные меценаты, то есть вся республика участвует в этом. Если ты вложил в мечеть или в церковь даже копейку – это святые вещи.

О Суркове и сенаторах
— Вы в начале июля объявили о смене сенатора – место Никиты Иванова займет Мухорбек Дидигов. Второй представитель республики в Совете Федерации – Ахмет Паланкоев – в прошлом был известным бизнесменом. Он вслед за многими коллегами по парламенту не собирается тоже сложить полномочия из-за владения иностранными активами?

— Во-первых, хочу подчеркнуть, что Никита Иванов, несмотря на грядущее сложение полномочий, всегда серьезно помогал и продолжает помогать республике, участвовал в реализации ряда социальных проектов. Он лично пролечивал за границей или в Москве полицейских и гражданских, которые получали ранения в терактах или во время обстрелов. У нас с ним была изначальная договоренность, что после первого срока он уступит свое кресло Дидигову, которого мы возвращаем в Совфед. Так что разговоры со ссылками на анонимные источники в администрации президента о том, что меняют русского на ингуша, – это просто инсинуации.

— Есть еще другая версия: отставка Иванова связана с политической опалой его главного куратора Владислава Суркова.

— У меня никакого антагонизма и плохого отношения к Владиславу Суркову нет. Он всегда мне помогал и я ему за это благодарен.

— То есть вас не просили снять Иванова из-за того ,что он близок к Суркову?

— Это слухи. Мы же не можем всем затыкать рот – говорят и говорят. Кому-то снег нравится, кому-то – дождь, кому-то вообще ничего не нравится.

— Так все-таки Ахмет Паланкоев останется?

— Ахмет будет работать, да, и у нас не было в планах его менять.

— Но у многих не было в планах, а вот закон приняли – пришлось.

— Если у Ахмета есть активы за границей, он должен понимать, что придется уйти из Совета Федерации. Но если бы такая ситуация возникла, его бы там уже не было. Ахмет – порядочный человек.

О Кадырове и хиджабах
— Раз мы уж сегодня Грозный вспоминали, нельзя не поговорить о ваших жестких высказываниях с Рамзаном Кадыровым в адрес друг друга. В каких вы сейчас отношениях?

— Во-первых, с моей стороны нет никаких жестких высказываний, я всегда сдержан в речах. Еще раз повторю – главы субъектов должны вести себя максимально сдержанно, какие бы ни были обстоятельства. Мы можем ошибаться, но переходить на личности, думаю, неправильно.

— То есть с Путиным вы вчера эту тему не обсуждали?

— Зачем? Мы сами разберемся, если надо пожмем руки, попьем чаю, поговорим. Каждый в своем доме хозяин. Есть так называемые спорные вопросы с их стороны, которые решаются с федеральным центром. Если у нас возникнут такие же претензии, мы тоже будем обращаться за арбитражом «наверх». Но эта тема должна решаться внутри. Причем принцип распространяется на всего регионы, а не только Северный Кавказ. Если я не прав, то готов это признать и ничего плохого в этом не вижу. Нельзя забывать, что за нами – наши народы, которые проецируют отношения между руководителями на себя.

— А идея объединения субъектов актуальна сегодня?

— Во-первых, не актуальна. Во-вторых, она не обсуждалась нигде ни на каком официальном уровне. В-третьих, она нереальна. Мы приняли на референдуме решение о создании самостоятельного субъекта, и ни мы, ни федеральный центр с тех пор даже не рассматривали возможность объединения.

Укрупнение регионов – другая тема, она дискутируется. Кто-то предлагает отказаться от национальных республик. Но что это изменит? Не будет Ингушетии – будет Магасский район, с тем же компактно проживающим народом на той же территории. Кто-то возмущается тем, что самостоятельного образования нет у русских. Но Россия, где 80% – русские, и есть такое образование. Русские представлены во всех регионах – и в Чечне, и в Дагестане, и в Костромской области, и в Москве. Если в Казахстане с учетом депортации живут ингуши, это же не значит, что надо там отдельно государство ингушей делать, – они там оказались по воле судьбы. То есть укрупнение как один из сценариев развития государственной политики я допускаю, но не представляю, как этот процесс мог бы выглядеть. Пусть академики думают.

— Академиков у нас, кажется, скоро тоже не будет.

— Нет, академики у нас есть и будут. Мы тему реформы РАН в последние дни обсуждали в кулуарах. Тема, конечно, очень болезненная, как и все, что касается реформ. Вопрос в технологии. Можно сурово рубануть шашкой, а можно растянуть процесс на 5 лет – у нас доброе советское правило «пятилеток» – и спокойно минимизировать отток обиженных академиков за границу, чтобы не допустить развала науки.

— Продолжим культурно-историческую тему. Что думаете по поводу инициативы народного фронта о запрете на ношение хиджабов в школах?

— Нет, у вас неправильное понимание вопроса. Я общался с авторами этого законопроекта – там нет ничего про хиджабы.

— Но об унификации внешнего вида учеников речь все-таки идет.

— Закон не обязывает ходить без головного убора, этот вопрос отдан на откуп школам. Если в уставе учреждения написано, что головные уборы запрещены, значит все должны соблюдать это требование, без обид.

— Просто хиджабы стали олицетворением религиозной принадлежности.

— Нет, просто некоторые пошли на принцип, и их цель с самого начала – расслоить, развалить общество. Скандалы из-за хиджабов в школах на Ставрополье, например, это не вопрос веры, это, противостояние власти таким образом. В конечном счете разделение приводит к ситуации, в которой очутился Афганистан при талибах. Нам ни в коем случае нельзя идти по тому же пути.

Мы в Ингушетии готовим свою форму для школ, и на головные уборы, думаю, обращать внимания никто не будет. В противном случае тут же появятся люди, которые захотят демонстративно пойти против правил. Вы же не обращаете внимания на одения православных монахинь? А ведь они мало чем отличаются от хиджабов. Мусульманка же сразу вызывает в памяти ассоциации с террористками-смертницами, хотя это абсолютно ложное восприятие. Так же бородатые мусульмане всем напоминают боевиков. Хотя про бородатого православного священника никому в голову не придет думать, что он похож на боевика. Так нас представили, исказив религиозные символы. И делается это для того, чтобы люди боялись.

Мое личное мнение – девочкам в школах удобнее бегать с бантами на голове, но решение всегда принимают родители. Я демонстративно разрешать или запрещать что-то не собираюсь.

О боевиках и оппозиции
— Раз уж вспомнили про боевиков, можете рассказать про итоги амнистии, которую вы объявили для тех, кто готов сложить оружие и выйти обратно из леса?

— Итоги оцениваю более чем положительно. Спасибо Дагестану за создание такого механизма, как адаптационная комиссия по реабилитации для бывших боевиков. У нас есть всего один человек, которые после возвращения куда-то исчез.

— Не исключаете, что он мог повторно вернуться в лес?

— Не исключаю любой версии. Но остальные все на месте.

— Сколько их всего?

— 54 человека реальных активных пособников, некоторые у нас по 8 лет в розыске числились. Но постепенно все выходят. Когда у нас недавно взорвался в Малгобеке смертник, мы назвали фамилию – Альдиев. Потом оказалось, что ошиблись. А Альдиев сейчас сдался, с ним уже работают, пропускают через комиссию. На выходе еще человек 5 стоят. Как мне сказал на сходе один старик: «Ладно, мне их не жалко, хотя и надо нам их пожалеть, но вы думайте не о них, а о тех, кого они уже не убьют больше, не взорвут». Взяли одного – спасли многих.

Я не сторонник переговоров с террористами, которые захватили заложников. В этих случаях власть должна действовать максимально жестко и, пусть даже ценой жизни части заложников, уничтожать преступников, как бы кощунственно это ни звучало. Но во всех остальных случаях надо говорить, уговаривать, даже просить. Только так можно привести человека в чувство, вернуть его на нашу сторону. Мы же поступаем так с наркоманами, их до последнего стараются вытащить с иглы. То же самое здесь.

— А уходят в лес меньше людей, чем возвращается?

— Уже никто не уходит. За последние 2 года, что мы работаем, ни одного случая.

— А сейчас сколько боевиков в республике?

— Мы разные цифры видим, но все ограничивается 15-20 боевиками. Есть еще пособники и сочувствующие, есть те, что легализовались, в том числе устроились в государственные структуры.

— Границы для них до сих пор прозрачные?

— Ну колючей проволоки у нас на границе нет. Они перемещаются конечно, с учетом ситуации, которая для них складывается.

— В преддверие Сочи-14 не ожидаете эскалации?

— Усиление мер безопасности происходит, но мы не ожидаем никаких эксцессов, даже с учетом последнего заявления Доку Умарова.

— А сам он где?

— Пока не звонил, не говорил, где сейчас находится.

— Вы же понимаете – это тоже элемент словесной дуэли Чечни и Ингушетии был. Кадыров с укором говорил в свое время, что Умаров у ингушей.

— Такой темы не должно быть в повестке. Умаров может быть в Чечне, может быть в Ингушетии, а может, как Басаев в свое время, отлеживается где-нибудь в Кабардино-Балкарии или на Ставрополье. С преступниками мы в любом случае должны бороться совместно. У них же нет границ. Органы правопорядка все федеральные и борются с бандитами независимо где бы они не находились.

— В июне в Москве ингушская оппозиция провела некий конгресс, который вы жестко раскритиковали. Как сейчас в целом складываются у вас отношения с внутриполитическими оппонентами?

— Вы правильно упомянули слово «некий». Во-первых, у нас каждый имеет право излагать свои мысли. Я этим товарищам предлагал – приходите в наш дом культуры, проводите свои мероприятия. Зачем ехать в Москву?

Во-вторых, их основной тезис – Евкуров за 5 лет нанес непоправимый ущерб республике, все стало плохо, коррупция запредельная и т. д. Но это же заведомая ложь. Любая статистика говорит об обратном. Даже критика должна быть не огульной, а конструктивной. Ну и, наконец, нам не может нравиться, что за их выступлениями кто-то стоит.

— И кто, вы знаете?

— Мы-то знаем. Чтобы устроить это мероприятие, людей собирали в Ингушетии, везли в Грозный, где пересаживали на автобус, потом ехали в Москву, чтобы выступить. Просто целый шпионский детектив. К чему? Провели бы в Назрани свою акцию, деньги сэкономили бы.

О футболе, «нефтянке» и Володине
— Бойцовские турниры M1, которые с недавних пор проводятся в Ингушетии, имеют экономический эффект?

— Нет, говорить про экономическую пользу боев без правил будет неправильно. Туда больше вкладываешь, чем получаешь.

— А вкладывает кто?

— Вкладывает в своем большинстве не бюджет республики, а внебюджетные источники, спонсоры. И это колоссальная отдушина для молодежи. Сейчас у нас вернулся местный клуб по боям без правил с кубком мира, это почетно. Причем я не сторонник того, чтобы все занимались исключительно силовыми видами.

— Футболисты (ФК «Ангушт») ваши недавно вышли в первую лигу…

— Футболисты, «к сожалению», вышли в первую лигу. Теперь нам надо искать внебюджетные средства, чтобы их поддержать. Я игрокам говорю: «Как же вы так? Я же вам запретил выходить в первую лигу». Мы смеемся, конечно. Мы рады, мы гордимся ими, но, тем не менее, это проблема, это наша головная боль. Они же на голодном пайке вышли.

— Играть будут в Ингушетии?

— Да, хотя у нас гигантская проблема со стадионом. Самый большой стадион вмещает 3000 зрителей, приходится выбивать средства хотя бы на 10-тысячник. С Владимиром Путиным я тоже этот вопрос обсуждал.

— Это не при вас началось, но все же - почему стагнирует ингушская «нефтянка»? Добыча неуклонно падает все последние годы…

— Когда я пришел к власти, бюджет выплачивал нефтяникам зарплату, представьте себе. Мы долго думали, приглашали специалистов и пришли к выводу, что крупные активы передать крупной компании. Выбрали «Роснефть». Они получают 51% республиканского нефтекомплекса, 49% остается у нас. «Роснефть» наконец-то занялась обслуживаем месторождений, потому что раньше тупо шла выкачка нефти, в итоге почва начала «плавать» и появились оползневые зоны, с которыми мы теперь усиленно боремся.

Добыча тоже будет расти. Через года три мы хотим выйти на 150 000 тонн при нынешних 60-65 тысячах. Плюс «Роснефть» нам много помогает в социальных проектах.

— Еще у вас раньше была нефтепереработка.

— Переработки теперь не будет – у нас слишком мало добычи. А на мощностях обанкротившегося НПЗ мы ходим создать производство комплектующих для «Роснефти».

— В свое время вы стали одним из первых назначенцев Дмитрия Медведева в губернаторском корпусе. Сегодня это реноме вам не мешает работать с Вячеславом Володиным, например?

— А почему вы думаете, что Володин против Медведева? Мне точно никакое реноме не мешает. Я благодарен и Владимиру Владимировичу, и Дмитрию Анатольевичу. Они помогали мне, поддерживали республику. Я в таких вещах глубоко порядочен и помню, что они сделали для Ингушетии. К тому же трудно себе представить, что мое назначение могло бы состояться без согласования с Владимиром Путиным. Я человек команды и работаю на результат.

— С Володиным у вас, значит, сложились нормальные отношения?

— Отличные рабочие отношения подчиненного с начальником.

— А вы на курсы повышения квалификации для губернаторов, организованные Кремлем, ездили?

— Был там, да. Исписал три листа пожеланий – все очень понравилось. Я лишний раз убедился, что если что-то делает Герман Греф, которому поручила администрация президента организовать мероприятие, то продуманы будут все мелочи. В будущем, надеюсь, эта практика продолжится и будут похожие встречи не только в столице, но и в регионах.

Источник: http://www.forbes.ru