Звонок из Марселя президент Торгово-промышленной палаты Ингушетии Мурат Хаматханов принял за розыгрыш. — У вас там изобретатель есть — он из рыбьей кожи арабским шейхам обувь шьет, немцам из «Ауди» рули и кресла этой кожей обтягивает, — нес поток небылиц иностранец. — Как сделать ему заказ? Если бы не высокая должность, Хаматханов послал бы шутника подальше. Тем более голос был с мощным кавказским акцентом. Но в трубке фоном шла и французская речь — кто-то по слогам повторял: «Ах-мед Ша-ди-ев».

Чиновник вспомнил, что краем уха слышал о каком-то ненормальном, вроде бы из дальнего аула. Он годами в стиральной машине ищет нужный температурный режим, при котором «маринует» кожу рыб. На выходе она превращается в тонкую и прочную ткань. Ингуши поделки из экзотического материала не жалуют, а вот у туристов в Пятигорске и Кисловодске браслеты, обложки, шкатулки и даже женские блузки идут нарасхват.
Вспомнив об этом, Хаматханов попросил иностранцев перезвонить и принялся за поиски умельца. Хотя его и мучила мысль: «Не опозориться бы!» Все же об изобретателе рыбьей кожи чаще отзываются, вертя пальцем у виска. Мол, глянь на карту: где Ингушетия и где море? «Да и вообще, я слышал, что он аферист, кисточками кожу раскрашивает», — вспомнил президент ТПП отзыв знакомого бизнесмена. И вдруг этого чудака ищут иностранцы!..
Нашелся Ахмед Шадиев чуть ли не на соседней улице Назрани, в небольшом цехе с немецким и итальянским оборудованием и компьютерами в каждом блоке. Хаматханова впечатлил лист заказов: Китай, Германия, Канада, Израиль, Испания. На их фоне деловая переписка с Комсомольском-на-Амуре, Астраханью и Новым Уренгоем смотрелась как нечто рядовое.
Так два с лишним года назад изобретатель Шадиев получил не только контакты французов, но и соратника.
С тех пор Мурат Хаматханов дослужился до уполномоченного по правам предпринимателей Ингушетии. И теперь уже за его спиной бизнесмены и чиновники крутят пальцем у виска. Изобретатель Шадиев зажег чиновника дерзкой, на грани фола, идеей — создать в республике кожевенное производство мирового уровня, которое благодаря коже осетра и форели будет еще и единственным в мире.
Французское «мерси»
— А с французами не заладилось, — Ахмед Шадиев встречает нас в черном длинном пальто. Он дергает его за лацканы, когда не то от волнения, не то от скорого, как полет пули, говорения не успевает подобрать нужные слова. — У иностранцев вообще все по-простому, на дурачка.
Он опять дергает себя за лацканы.
— Они с ходу попросили осетра.
Шадиеву не хватает слов от возмущения, он быстро-быстро ходит. Его жена Галина Котович объясняет, в чем самый смак просьбы французов. Рыбью кожу мир выделывает сколько живет, но она быстро дубится и еще быстрее изнашивается. Особенно капризны осетр и форель, чью кожу никто так и не научился делать ноской. И о них за ненадобностью забыли. Вот ими-то Ахмед четвертый год и занимается, да так, что специалисты из Чили, Канады и Италии теряют дар речи.
— Вот смотрите, — Галина легко растягивает два кусочка кожи золотистого и серебристого осетра. Ткань тянется как стрейч. Ее чешуйки приподнимаются и возвращаются на место.
— Дышит, — выглядывает из-за жениной спины Ахмед. Он как ребенок не может скрыть своего восхищения собой. — Я правда придумал технологичный и недорогой материал будущего. — Шадиев не выбирает слов, чем отпугнул не одного покупателя, но все равно гнет свое. — И те, кто положил на него глаз, это понимают, но делают вид: мол, брать или не брать? Лениво, будто одолжение делают, просят на «экспертизу» опытную партию. Я не простак, никому не отказываю. В первый раз не отказал и французам. У меня одно условие: делайте с ней что хотите, но укажите производителя — фирма «Шади», Россия. Так они же с этой кожей без вести пропадают!
Так вышло и с французами из Марселя. Ахмед по десять раз в сутки проверял «мыло», нервно всматривался в экран мобильника, когда он звонил. Ни слуху ни духу.
О судьбе осетровой кожи он прочитал в интернете: «Лион шокирован тем, что лучшая кожа делается не в Италии, а на Кавказе». Так он узнал, что его компаньоны выставили опытную партию на экспертизу в Лион. Восторженные отзывы и заказ от саудовского шейха на женские сапоги чудом преобразили покупателей рыбьей кожи в ее производителей. И сапоги из осетра Made in France за 7 тысяч евро вошли в историю как «французская рыбья кожа». О «Шади» никто так и не узнал. Изобретатель почувствовал себя американским аборигеном, поменявшим слиток золота на бусики.
Вскоре раздался звонок из Марселя.
— Мы готовы рассмотреть возможность на регулярной основе покупать у вас оговоренные объемы кожи осетра, — тщательно переводил с французского Рубен Джизмеджян. От себя он добавил, что Шадиеву «страшно повезло: им заинтересовался самый крупный французский производитель».
— Рубик, — с пол-оборота завелся Шадиев, — передай этим миссионерам, что тем, кто нарушает договоренности, я осетра не продаю. Я же вам говорил, что кожа осетра — это та вещь, с которой я выхожу на рынок. Я хотел с вами — вы решили без меня.
Французский кавказец из Аджарии не стал переводить отказ и попробовал договориться «как земляк с земляком». В ход пошла тяжелая артиллерия: Шадиева звали на Лазурный Берег, потом намекнули на домик у моря, потом «раскрыли карты» — они заключают договоры, с которых ему пойдет хороший процент. Ахмед стоял на своем: «Я не продаю осетра».
Когда земляк понял, что простак-изобретатель не такой уж простак, он перевел хозяину содержание их препирательств. Тот по второму кругу пустил посулы, но Шадиев как заведенный просил официально назвать «Шади» производителем.
— Как глухие, — жалуется он. — Я уж хотел повесить трубку, но Рубен… расплакался. А потом как заорет: «Пошел к черту!» И бросил трубку.
Взрывной Шадиев спокоен как гора.
— Знаешь, — не то шутит, не то всерьез вставляет его жена, — от домика на Лазурном Берегу я бы не отказалась.
Ахмед просит ее принести чай.
— Женщины… — философски вздыхает он. — Сама же говорила после того как меня послали к черту, что у нас есть предложения и получше. Нам контракт предлагают французский дом моды Нermès и немецкий автоконцерн Audi. Но я пока не могу поставлять нужные им объемы кожи. Надо наращивать производство. Так что при грамотной постановке дела мы с женой сами заработаем на домик у моря.
Галина вносит чай и угощение.
— Как не заработать, если Ахмед среди ночи бегает в цех на свидания? — подначивает она мужа. — Проверяет: дышит или не дышит у него очередная партия кожи? Ни есть, ни спать не будет, если какой прокол.
Ахмед воспринимает поддержку жены как маленький ребенок похвалу: он весь светится.
— И я говорю: нам чужого не надо. Мы своему хотим дать свое имя: рыбья кожа России. Или Кавказа. Вот зачем французы мою кожу назвали «французской»?
Через Мурата Хаматханова французские партнеры пытались объяснить Шадиеву, что так устроен бизнес: все знают, кто пошил наряд или обувь, но никто не знает производителя. Но Шадиев стоит на своем как скала:
— Узнают. Все же знают итальянскую кожу или немецкие машины. Я хочу, чтобы рыбью кожу знали как мою, кавказскую.
Чудак из курятника
Когда приходит сестра Ахмеда Лейла, он весь подтягивается и слегка дергает лацканы пальто. Улыбчивая сестра не улыбчива только с братом. Осматривает его — осмотрев, переходит на ингушский. Ахмед вжимается в стул.
— Я забыл надеть новые туфли, — потом, когда выйдем на воздух, сознается он. — Лейла меня приодела, у нее свой бутик. А мне страшно неудобно и в пальто, и в этой модной рубашке. Ну, я решил, что в туфлях я точно далеко не уйду… Вот она и ругается: «Третий год в одной и той же обуви ходишь…» А мне удобно, я их только разносил.
— Так ты специально не обул новые туфли? — вырастает из-за спины Лейла.
Она снова переходит на ингушский, потом без паузы на русский.
— Амик, — когда она негодует, то называет брата ласково, — сколько ты будешь сидеть в своем курятнике?
Из курятника Ахмед выбрался чуть больше года назад. Восемь лет назад ради рыбьей кожи он оставил бизнес в Волгограде, продал там все что мог и перебрался к родителям. К тому времени он помог купить жилье своим родным — их у него пятнадцать братьев и сестер, — а сам остался без угла. Точнее, жену и троих детей приютили родители. Хотя Галину они не признавали почти восемь лет.
— Я стариков понимаю, — вздыхает Ахмед. — В изгнании, в Казахстане, ингуш досрочно мог выйти из резервации или даже вернуться на родину, если женился на русской. А нас всего-то четыреста с лишним тысяч. Это было равносильно предательству. Вот мои старики и заладили…
Но когда Ахмед остался без копейки — все свои сбережения он вложил в доведение до ума ноу-хау, — его мать и отец первыми позвали Галину. Думали, не поедет за бессребреником. А она приняла ислам и мусульманское имя Марьям. Сын, чтобы окончательно не стеснить стариков, семью доверил им, а себе оборудовал «кабинет» в заброшенной части двора: в отремонтированной кладовке установил оборудование, разместил вывезенные из Волгограда образцы кожи осетра и форели и сутками экспериментировал.
Классическую кожу Ахмед выделывал с 9-го класса. В студенческие годы из Владикавказа, где учился на экономическом факультете, он на каникулах ездил в село Дивное Ставропольского края и в Ростов — учиться кожевенным секретам. В перестройку, когда всех накрыл китайский ширпотреб, продавал дубленки, а рыбой «баловался». Теперь она для него стала всем.
— Думал, за месяц-другой или полгода все сделаю, — смеется Ахмед над своей наивностью, — рыбью кожу ведь любой может изготовить. Откройте интернет — миллион способов, и все работают. Просто они кустарные, потому рыбьи наряды быстро приходят в негодность. А я еще в Волгограде нащупал промышленную технологию, когда рыбья кожа становится как ткань.
Родные жены в Волгограде от рыбьей кожи были в восторге и все спрашивали: «Почему не продаете? На мешке с деньгами сидите». Но Ахмед считал технологию не доведенной до ума. Он мечтал, чтобы такая кожа легко стиралась и не стучала после химчистки, как фанера. За годы затворничества в кладовке он придумал 27 способов промышленного производства рыбьей кожи, два из которых — из осетра и форели — впервые в мире соответствуют ГОСТу, то есть обладают свойствами обычной ткани: тягучестью, термостойкостью и не теряют цвета после стирок или химчистки. Внешне материал похож на змеиную кожу, но обладает «рыбьими» свойствами: почти не поглощает и не пропускает воду.
— Представляете, какой у нас в руках материал будущего? — загорается Ахмед. — Если коровья кожа только на 16–18% чистая и требует колоссальной по затратам обработки, то рыбья — до 90% чистая. Она может стать примером экологичного и безотходного производства. ЕС, например, принял закон об обязательной утилизации рыбьих шкур. Там производитель платит 12 центов за тонну, чтобы у него забирали и утилизировали шкуры рыб. А в России они просто выбрасываются на свалку и гниют. Эффект представляете?
Марьям-Галина вздыхает.
— Эффект пока не ахти какой. Вот из этого кабинета, — она показывает на гостиную фирмы «Шади», — наша семья в свой дом переехала около года назад. А так с тремя детьми в цехе жили…
«Китайская» проблема
Ахмед времена, когда дом у него был на работе, вспоминает с ностальгией.
— Все рядом, — шутит он. — Ничто не отвлекает.
Но его разросшаяся команда всерьез опасается, что у них просто выкрадут технологию.
— Со стороны это, может, и мания величия, — признается технолог Адам Гамбердов, — но исключать угрозы каких-нибудь китайских или израильских «жучков» не стоит.
Шадиев, кстати, никого не пускает туда, где у него хранится рецепт специального раствора. Именно в нем-то и есть суть ноу-хау Шадиева: в нужных пропорциях очищенную от чешуи кожу он отмачивает в составе, секрет которого держит в тайне. А дальше делает то же, что и все: смягчает, дубит и отправляет шкурки на окрашивание во вращающийся барабан и в отделочный цех.
— Разве патент не страхует от шпионов? — спрашиваю я.
— Я бы мог 54 патента сделать, но зачем? — удивляется Шадиев. — Сoca-cola, если бы запатентовала свою воду, раскрыла бы секрет напитка. Хитрость в чем? Создавая патент на свои технологии, я должен раскрыть их ключевые моменты. Это все будет в интернете. Сразу. Я потом никому не докажу, что материал сделан по моей технологии. Это как китайские BMW или Mercedes. Всем понятно, что они слизаны с немецких оригиналов, но одна-другая дополнительная деталь, и никакая экспертиза теперь не докажет, что вор — это вор.
Все прелести нового промышленного шпионажа, или, как его все чаще называют, параллельного развития технологий, Шадиев испытывает на себе. Не так давно из Германии к нему приехали ингуш и два немца. Он им продал 200 шкур осетра, как водится, «на экспертизу». Они оставили скайп, но на связь не вышли. Шадиев позвонил сам. «У нас в Баварии тоже делают кожу рыб», — был ответ.
На том интерес к Шадиеву был потерян. Через месяц немцы проявились сами. Оказалось, что баварскую и ингушскую рыбью кожу они отправили на экспертизу в Италию. От баварской итальянцы отказались. Кавказская вызвала ажиотаж: «Где взяли? Есть каталог?» И вот немцы звонят и делают заказ еще на 500 шкурок, благосклонно предлагая в будущем увеличивать поставки.
Шадиев изменил тактику.
— Я говорю: да, продам, — лукаво улыбается он, — но мне уже мало, чтобы производителем назвали «Шади». Я не скрываю, что мне для наращивания объемов производства нужны внешние инвестиции, и приглашаю покупателей поучаствовать.
Пока никто не откликнулся. Ахмеда Шадиева или зовут открыть завод по обработке рыбьей кожи к себе — в Канаду, Китай, Испанию, — что означает, что уникальная разработка уйдет за границу и вернется на родину по баснословной цене. Или перекупщики выдают его ноу-хау за свое. Так, недавно в Петербурге он увидел салон «Рыбья кожа из Израиля». Зашел полюбопытствовать и обнаружил свои же кожи, проданные несколько лет назад компании «Андрэ Фиш» (документы, подтверждающие сделки, находятся в распоряжении «РР»).
— Я начинаю привыкать, что выставляют мои материалы и говорят, что сделали сами, — без эмоций признается Ахмед. — Точно так же мастер Ирина Водовозова из Астрахани через перекупщиков купила у меня несколько шкурок и повезла на выставку в Финляндию как свои. Но я-то уже отказался от этих технологий как от устаревших или несовершенных, а они их выдают за супер-пупер. Тем самым компрометируют и себя, и материал. У меня много технологий. И я им говорил, что даю такую, которая их прокормит, но конкуренцию мне не создаст. А они кустарные технологии выдают за промышленные. Для массового потока нужна другая технология. Вот ее я никому не отдам.
— Вы так тщеславны?
Ахмеда передергивает. Он не может найти нужных слов и стремительным шагом, снося развевающимися полами пальто стулья и углы, направляется в цех.
— Вот здесь, — показывает он на выставочные модели одежды, браслетов и просто шкурок, — ходили модельер Валентин Юдашкин и представители Пьера Кардена. Они не скрывали интереса к коже и говорили, что хотят и готовы из нее сделать коллекцию одежды. Они тщеславны? Ведь в случае реализации этих планов рыбья кожа будет связана с их именами. А я никто. Никому не интересно, кто ее сделал. Я не хочу брать их славу, я не делал эту одежду, но и свое отдавать не в моих правилах.
Он садится на стул, успокаивается.
— Выход я вижу в одном, — Ахмед сосредоточен. — Растить амбиции, создавать бренд «Ингушская кожа».
Э-эх, родина!
Когда Шадиев предложил в Назрани построить 130–135 заводов по переработке рыбьей кожи, его перестали называть даже чудаком. Чиновники и потенциальные инвесторы от него просто прячутся.
— Я прошу выслушать меня хотя бы три-четыре минуты, — обижается Ахмед. — Не находят. Идею бизнес-инкубатора я подсмотрел у итальянцев. Ведь почему итальянская кожа — самый крутой бренд в мире, хотя ее производителей никто не знает? Они отказались от заводов-гигантов. В крохотной Анконе 136 заводов-цехов. Один делает куртки, другой — обувь, третий — сувениры. Они мобильны. Такой системе составить конкуренцию трудно, но можно. Вот я и предлагаю в Назрани открыть столько же заводов-цехов: склад реагентов, склад сырья, экспериментальный цех. И два-три головных цеха, от которых по мере надобности будут отпочковываться более мелкие — отделки, покраски, дизайна. Так оборот реально довести до пяти — шести миллиардов рублей в год.
«Воздушные замки мастеров народных промыслов», — оценил идею один из экспертов Минэкономразвития Ингушетии. И если бы не настойчивость Мурата Хаматханова, не получил бы изобретатель первоначальные четыре миллиона рублей на развитие.
— Да лучше бы не получал! — злится Ахмед. — Так я пошагово шел, а они меня заставили перепрыгнуть через несколько ступеней, но подставили с деньгами, и я с этой высокой ступени залез в долги.
Под обещанные четыре миллиона он договорился о приобретении дополнительного оборудования, набрал штат сотрудников, а деньги не выплачивали, пока не вмешался президент Ингушетии Юнус-Бек Евкуров. Но к тому времени оборудование уже подорожало на 25–30%, а к моменту поступления последнего транша еще больше. Так «Шади» попала в кабалу восьмимиллионного долга.
— Причина в том, что местные власти не способны оценить масштабы изобретения рыбьей кожи и перспективы этого бизнеса, — считает Светлана Цой, известный в России и за рубежом дизайнер Fish skin, участница Неделей высокой моды в Париже и Нью-Йорке, стажировавшаяся в цехе у Шадиева. — Четыре миллиона — это пыль. Туда нужны миллиардные инвестиции. А власти относятся к изобретению как к народному промыслу, хотя ноу-хау Ахмеда Шадиева — это прорыв в индустрии моды. Это как полет Гагарина в космос. Кто-то всегда бывает первым. В массовом производстве рыбьей кожи первым окажется тот, кому Шадиев продаст свою уникальную технологию.
Однако изобретатель пока держится. В долгах как в шелках, он под новые обещанные инвестиции от Евкурова создает концерн по переработке рыбьей кожи: головной и опытно-экспериментальный цеха в Назрани, дизайнерский центр в Петербурге и филиалы в Комсомольске-на-Амуре и Новом Уренгое.
— Мы поняли простую вещь, — говорит Муса Мальсагов, один из инвесторов и партнеров Шадиева, — технологию и оборудование по обработке рыбьей кожи надо распространять по всей стране. Даже если у себя мы будем обрабатывать сто тысяч шкурок или миллион в год, это ничто. Чтобы выйти в мир, надо выносить производство готовой продукции в другие города. А к нам пусть приезжают технологи, учатся. Мы откроем курсы, будем развиваться.
И опять неугомонный Шадиев верен себе. В обмен на выделяемые инвестиции у него появились новые обязанности. Светские. Он поехал по модным выставкам. На Неделе высокой моды в Москве его сразила знаток высокой моды: продефилировав у стендов с рыбьей кожей, она поделилась с Шадиевым своими наблюдениями:
«Ой, я не возбуждаюсь от того, что здесь вижу». Ахмед не сдержался. «А я бы всех неспособных возбуждаться, — ответил он даме, — рано-рано, когда еще не рассвело и туман с росой сливается, нет, не как Сталин в чистое поле ингушей, а на крестьянское поле погнал. Трудотерапия — она, клянусь, вдохновляет».
А потом через встревоженных третьих лиц узнал, что «этот дикарь потерял потенциального покупателя».
— А сколько их меня потеряли и еще потеряют! — Ахмед даже не смеется и не дергает за лацканы пальто. Он просто знает себе цену. — Штука ведь какая? Деньги тебя сами находят, если ты делаешь что-то правильное.
— А если вас найдут китайские или канадские деньги? — спрашиваю я. — Вам же предлагают уже четыре завода построить за границей.
— Диал Энделе, — смотрит куда-то в себя Шадиев. Потом спохватывается: — Это по-ингушски. Как Бог скажет.
http://expert.ru/russian_reporter/2013/22/forel-razbivaet-led/
Владимир Емельяненко