Спекуляции вокруг направлений кавказского ислама осложняют ситуацию в регионе

Одним из основных нервов религиозно-политического конфликта в Дагестане и на всем остальном Кавказе явился жестокий спор о том, какая из версий ислама являлась для региона традиционной, а какая чуждой... Какая имеет право на существование, а какая – нет...

Вообще, традиционность того или иного религиозного направления для российского общества – достаточно спорный вопрос, окончательный ответ на который еще никто из российских специалистов не решался дать. Сложность вопроса – в определении четких критериев традиционности или нетрадиционности того или иного течения.

Любому исламоведу очевидно предельное разнообразие форм ислама на российских просторах, который на первом уровне делится на два крупных региональных условных подвида – «кавказский» и «татарский». Далее, внутри каждого из этих подвидов существует также довольно сложное дробление – на мазхабы (правовые школы), тарикаты (духовные ордена), манхаджи (методологические школы) и т. д.

Только в Дагестане, к примеру, традиционно еще до революции существовали, по крайней мере, четыре крупных исламских течения внутри суннитской версии – суфизм (представленный тремя тарикатами), школа мусульманских правоведов шафиитской школы, салафийя (возрожденная здесь еще в XVII веке), рационалистическое реформаторство (возникшее под влиянием идей европейского Просвещения).

Какое из них считать более традиционным для Дагестана, а какое менее – утверждать не возьмется никто. Попытки же одного направления навязать всему Дагестану свою версию ислама после краха СССР привели в республикe к религиозно-политической розни, не утихающей и по сей день. Государство в этом диспуте религиозных общин совершило ошибку – вместо того, чтобы дистанцироваться от внутрирелигиозной борьбы, удерживая ее в рамках закона, оно грубо вмешалось в это противоборство и фактически дискредитировало себя в глазах многих верующих.

На общероссийском уровне на волне клерикализации российского общества и власти в публичном пространстве начали все чаще озвучиваться тезисы об определении степени традиционности мусульманских общин и направлений в зависимости от их лояльности Русской православной церкви. Подобные мысли не новы и не оригинальны – они были актуальны еще в дореволюционный период господства православия в государственной идеологии.

К примеру, в середине XIX века известный теоретик и практик христианизации мусульманских и языческих народов Поволжья Николай Ильминский так описывал образ приемлемого для империи муфтия и его единоверцев: «Для нас вот что подходящее было бы: чтобы инородец в русском разговоре путался и краснел, писал бы по-русски с порядочным количеством ошибок, трусил бы не только губернаторов, но и всякого столоначальника».

Причем сам Ильминский был секретарем (что-то вроде главного помощника-куратора) при главе Магометанского духовного собрания Мухамедъяре Султанове. Это примерно так же, если бы сегодня секретарем главы российских мусульман Равиля Гайнутдина был одиозный полоскатель «грязного белья» российского ислама Роман Силантьев.

Кстати, именно Силантьев, руководитель аналитического центра при Отделе по взаимодействию Церкви и общества Московского патриархата РПЦ недавно прямо поставил традиционность того или иного направления российского ислама в прямую зависимость от лояльности Православной церкви.

Подобные эксперименты им упражнения над российским исламом будут продолжаться до тех пор, пока сами мусульманские лидеры не преодолеют внутренние разногласия, пока они не прекратят бесплодные и вредные споры о традиционности и чуждости, пока они не предложат обществу свою консолидированную позицию по данному вопросу.

Руслан КУРБАНОВ - Руководитель Экспертного Совета Рабочей группы ОП РФ по Кавказу